"Наилучшим способом избавить себя от тирании является бегство."
( Павел Фенгельгауэр )
История побегов заключенных из Соловков началась с того самого момента, когда монастырю была навязана несвойственная ему функция - содержание под присмотром людей, в чем-то провинившихся перед властью. По-видимому, самым первым побегом из Соловецкой тюрьмы, сведения о котором мы имеем, стал побег в Литву старца Артемия.
"...в лице их воплотились судьбы тысяч смелых людей, которые, рискуя жизнью, мечтали обрести свободу, идя в побег, оканчивающийся для многих неудачно. Некоторых конвой догонял с собаками. Не всех приводили назад в лагерь. Половина из пойманных оставались в тайге и могилы их безымянны. "Их обратно везти не приказано, и судьба их была решена",— пелось в лагерной песне. (Зинковщук Андрей. Узники Соловецких лагерей. Челябинск. Газета. 1993. 47 с.)
• Побеги из Соловецких лагерей
"Вот в эти-то самые годы, до начала тридцатых годов - за побег не давалось никакого срока. Бежал - твое счастье, поймали живого - опять твое счастье. Живыми ловили не часто - вкус человеческой крови разжигал ненависть конвоя к заключенным. Арестант боялся за свою жизнь, особенно при переходах, при этапах, когда неосторожное слово, сказанное конвою, могло привести на тот свет, "на луну". В этапах действуют более строгие правила, и конвою сходит с рук многое. Заключенные при переходах с командировки на командировку требовали у начальства связывать им руки за спиной на дорогу, видя в этом некоторую жизненную гарантию и надеясь, что в этом случае арестанта не "сактируют" и не запишут в его формуляр сакраментальной фразы "убит при попытке к побегу".(Варлам Шаламов. Зеленый прокурор. 1959 ).
Следствия по таким убийствам велись всегда спустя рукава, и, если убийца был достаточно догадлив, чтобы дать в воздух второй выстрел - дело всегда кончалось для конвоира благополучно - в инструкциях полагается предупредительный выстрел перед прицелом по беглецу.
На Вишере, в четвертом отделении СЛОНа - уральского филиала Соловецких лагерей - для встречи пойманных беглецов выходил комендант управления Нестеров - коренастый, приземистый, с длинными белокожими руками, с короткими толстыми пальцами, густо заросшими черными волосами; казалось, что и на ладонях у него растут волосы.
За попытку побега - Секирка
"Андреев-Отрадин описывает встречу в кремле в 1927 г. с одноэтапником — уральским художником Роговым, отправленным на Секирку за попытку побега с Кемперпункта. Передавая обстановку в штрафизоляторе, художник добавляет: "Ну, думаю, конец!.. (Розанов Михаил. Соловецкий концлагерь в монастыре. 1922 – 1939. Факты – Домыслы – "Параши". Обзор воспоминаний соловчан соловчанами. В 2 кн. и 8 ч. США: Изд. автора, 1979)
Беглецов, грязных, голодных, избитых, усталых, покрытых серой дорожной пылью с ног до головы, бросали к ногам Нестерова.
- Ну, подойди, подойди поближе.
Тот подходил.
- Погулять, значит, захотел! Доброе дело, доброе дело!
- Уж вы простите, Иван Спиридоныч.
- Я прощаю,- певуче, торжественно говорил Нестеров, вставая с крыльца.- Я-то прощаю. Государство не простит...
Голубые глаза его мутнели, затягивались красными ниточками жил. Но голос его по-прежнему был доброжелателен, добродушен.
- Ну, выбирай,- лениво говорил Нестеров,- плеска или в изолятор...
- Плеска, Иван Спиридонович.
Волосатый кулак Нестерова взлетал над головой беглеца, и счастливый беглец отлетал в сторону, утирая кровь, выплевывая выбитые зубы.
- Ступай в барак!
Иван Спиридонович сбивал любого с ног одним ударом, одним "плеском" - этим он и славился и гордился. Арестант тоже был не в убытке - "плеском" Ивана Спиридоновича заканчивались расчеты за побег. Если же беглец не хотел решить дело по-семейному и настаивал на официальном возмездии, на ответственности по закону - его ждал лагерный изолятор, тюрьма с железным полом, где месяц, два, три на карцерном пайке казались беглецу гораздо хуже нестеровского "плеска".
Итак, если беглец оставался в живых - никаких особенных неприятных последствий побега не оставалось - разве что при отборе на освобождение, при "разгрузках" бывший беглец уж не может рассчитывать на свою удачу.
Росли лагеря, росло и число побегов, увеличение охраны не достигало цели - это было слишком дорого, да и по тем временам желающих поступить в лагерную охрану было крайне мало.
Вопрос об ответственности за побег решался неудовлетворительно, несолидно, решался как-то по-детски. Вскоре было прочитано новое московское разъяснение: дни, которые беглец находился в побеге, и тот срок, который он отбывал в изоляторе за побег,- не входят в исчисление основного его срока.
Приказ этот создал значительное недовольство в учетных учреждениях лагеря - потребовалось и увеличить штат, да и столь сложные арифметические вычисления были не всегда под силу работникам лагерного учета. Приказ был внедрен, прочитан на поверках всему лагерному составу. Увы, он не напугал будущих беглецов. Каждый день в рапортичках командиров рот росла графа "в бегах", и начальник лагеря, читавший ежедневные сводки, хмурился день ото дня все больше.
Когда бежал любимец начальника, музыкант лагерного духового оркестра Капитонов, повесив свой корнет-а-пистон на сук ближайшей сосны - Капитонов вышел из лагеря с блестящим инструментом, как с пропуском,- начальник потерял душевное равновесие.
Поздней осенью были убиты во время побега трое заключенных. После опознания начальник распорядился их трупы выставить на трое суток у лагерных ворот, откуда выходили все на работу. Но и такая неофициальная острая мера не остановила, не уменьшила побегов.
Все это было в конце двадцатых годов. Потом последовала "перековка", Беломорканал - концлагеря были переименованы в "исправительно-трудовые", количество заключенных выросло в сотни тысяч раз, побег уже трактовался как самостоятельное преступление - в кодексе 1926 года была 82-я статья, и наказание по ней определялось в год дополнительного к основному сроку. (Варлам Шаламов. Зеленый прокурор. 1959 ).
Липовский Михаил Иванович, 1888-1929. Репрессирован в 1928 году, заключение отбывал сначала в Соловецких лагерях, потом был переведен в Ухтинскую экспедицию ОГПУ. Убит в августе 1929 на полевых работах заключенными-рабочими, забравшими карту и совершившими побег.
Михаил Липовский - геолог, специалист по разведке. В 1913-1914 в отделе земельных улучшений описал ряд районов в Туркестане. В 1914-1916 преподавал в Уральском горном училище. С 1916 по 1919 — управляющий Полтаво-Брединскими антрацитовыми копями, консультант-геолог Приуральского горнопромышленного бюро и Троицкого военно-промышленного комитета. С января 1921 — зам. зав. отделом разведок Уральского горного комитета. Разведал месторождения никеля, фосфоритов, угля, изумрудов, глин. В начале 1921 преподавал в Уральском практическом ин-те, затем в Уральском государственном ун-те, позднее в Уральском политех. ин-те. В 1925-1927 был зав. Ур. отд. Геолкома. В 1926 находился в командировке в Южной Африке для изучения м-ний никеля, платины, меди, в 1927 работал в Берлине. (А.Н.Канева. Репрессированные геологи. Гл. ред. В.П.Орлов. Отв. редакторы Л.П.Беляков, Е.М.Заблоцкий. М.-СПб., 1999, 3-е изд., испр. и доп., 452 с.)
История побегов с Соловков: первые узники - первые побеги | Наказание за побег | Удачные побеги из советских Соловков | Неудачные побеги
Поделиться в социальных сетях