"Странно было видеть людей, охваченных страстью власти и низостью зависти, и при этом уверенно думающих, что они водворяют благо и справедливость."
( Константин Коровин. 1917-1918. )
"Страна рассыпалась не под ударами внешнего врага, а из-за ошибок во внутренней политике. Подданные государства говорили на одном языке, но, поделившись на красных и белых, договориться друг с другом о том, как жить дальше, не могли. Авангардом и движущей силой самоуничтожения империи являлись недавние крестьяне, преображённые в разрушительную силу участием в кровопролитиях. Прежде, чем в России, этот процесс произошёл в недрах Соловецкого монастыря." (Юрий Бродский).
"В монастыре, названном В.И.Немировичем-Данченко прообразом будущих коммун, «призрак коммунизма» материализовался в лице молодых монахов, прошедших ад плена в Стране восходящего солнца. В 1904 году Япония, сражаясь с армией Двуглавого орла, полонила, но потом депортировала на родину тысячи русских военных, брошенных правительством Николая II на произвол судьбы.
Среди моряков, хлебнувших горя в плену, нашлось несколько десятков, готовых уйти в монастырь, лишь бы избежать продолжения службы в армии. Неизвестно, были ли среди соискателей равноангельского житья матросы с «Варяга», затопившие свой крейсер назло японцам, но в обители помнили, как в своё время команда броненосца промеряла подходы к Соловецкому острову, не ведая, что кое-кто из офицеров «Варяга» повторит этот путь в качестве узников концлагеря.
Военный министр А.Н. Куропаткин с пониманием отнёсся к просьбе бывших пленных уйти в монастырь, попросив лишь произвести обряд пострижения незамедлительно. Святейший Синод без проволочек благословил коллективный переход флотской братвы в ряды братии, узрев в нём колоссальное пропагандистское значение, а монастырь был рад сложившейся ситуации, рассчитывая извлечь из неё немалую экономическую выгоду.
Соловецкий архимандрит Иоанникий, получив пополнение рядов братии в виде отряда молодых трудоспособных монахов, был доволен тем, что без волокиты и без потерь времени на традиционное прохождение срока послушничества обрёл, как ему казалось, энергичных сподвижников. Он всячески способствовал ускоренному продвижению недавних моряков в иеромонахи и иеродьяконы, полагаясь на их поддержку в борьбе против косной части братии, мешавшей реализации грандиозных строительных проектов. Однако бывшие матросы, вопреки планам священноначальника, не только отказались безропотно трудиться на Зосиму и Савватия, но и попытались провести в руководство обители своих людей ради перераспределения монастырских доходов и привилегий.
Настоятель и близкие к нему соборные старцы, которые жили в наилучших кельях, получали большие деньги от кружечных сборов и контролировали распределение прибыли богатейшего монастырского хозяйства с годовым оборотом капитала около миллиона рублей, подверглись жестокой травле. Новоиспечённые иноки, прикрываясь заслугами перед отечеством: «Мы кровь проливали, а вы тут жирели», — увлекли за собой немало черноризцев, в разное время обиженных жёстким в обращении архимандритом Иоанникием.
Перечень «Неправильных и вредных действий настоятеля Соловецкого монастыря», составленный противниками архимандрита, гласил, что Иоанникий «заставляет копать канавы между озёрами для утехи своей и катки гостей по озёрам на своей шлюпке», что он устроил «вонючий курятник на Муксалме» и отказался выдавать молоко к трапезе. Против настоятеля обители выступили свыше тридцати иеромонахов и иеродьяконов, а также многие рядовые члены братства.
Иоанникий попытался разогнать смутьянов, он лишил должностей выборных членов Собора казначея Антония и ризничего Аверкия в силу их неблагонадёжности. Антония и Аверкия настоятель выслал на Анзер в Троицкий скит; иеромонаха Виктора и иеродьякона Стефана — в более строгий Голгофо-Распятский скит. Бывший наместник Ефрем был заточён на Секирную гору, сочинитель жалоб иеромонах Вячеслав и иеродьякон Гедеон попали в Савватиевский скит; иеромонахи Иларий и Феофил — на Большую Муксалму; иеромонах Архип — в далёкую звероловную тоню на острове Малая Муксалма.
Мятеж, казалось бы, сходил на нет, но в августе 1915 года море выбросило на берег изуродованные тела двух монахов-штрафников, прилюдно и с бранью вытолкнутых настоятелем к месту ссылки на Заяцкий остров, хотя на море в это время начинался шторм. После похорон погибших протесты вспыхнули с новой силой. Черноризцы объявили стачку, не вышли на покос и снарядили в Святейший Синод депутацию из трёх своих представителей. Монахи-депутаты во главе с отцом Викентием от имени братии требовали установления всеобщего равенства при дележе доходов и узаконения братского комитета как новой формы управления обителью.
Для выяснения причин конфликта между братией и настоятелем синодальная контора направила в Соловецкий монастырь ревизора — вологодского викарного епископа Антония, который, прожив в монастыре месяц, составил акт, где ни одного слова в пользу Иоанникия не было. Весной 1917-го прокуратура возбудила дело об отравлении наместника Федота. Хотя обвинения были беспочвенными, Иоанникия отстранили от управления обителью и на время расследования заключили в Савватиевский скит, куда обычно он сам изгонял своих противников. Ссылка закончилась смертью настоятеля-реформатора.
Переворот в Соловках предвосхитил глобальные изменения на материке, где Николай II подписал Манифест о своём отречении от российского престола: «сдал, как сдают эскадрон». На следующий день после отречения императора обер-прокурор Синода князь В.Н. Львов вошёл в состав Временного правительства в качестве министра. Святейший Синод задолго до победы большевиков поздравил православных верующих «с освобождением от тирании двухсотлетнего романовского цезарепапизма», завершив процесс, начавшийся в недрах обители 28 декабря 1673 года, когда соловецкие монахи впервые в истории публично отказались молиться за здравие государя всея Руси и его семьи. В феврале 1917 года клятва верности помазаннику божьему, в литургическом смысле — самому богу, была отринута церковным руководством страны ещё при живом царе, до его убийства большевиками." (Бродский Юрий. Соловки. Лабиринт преображений. Изд-во "Новая газета", Москва. 448 с. 2017)
Поделиться в социальных сетях