"У меня нет долгов... долг гражданина я выполнил в труднейших условиях: никого не предал, ничего не забыл, ничего не простил..."
( Варлам Шаламов )
Рассказы:
Рыбалка | Лишь бы не было войны | Работнова | Взалкавшие | Списки | Любовь | Само-2 | Чувство меры | Единство стиля | Альфа Центавров | Левиафан | Национальные герои | Слишком страшно | Неиниотдельноивместе | Прошлоенастоящеебудущее | Чувство жертвы | Вдова Толмачёва | Хозяин | Это
Трагически прекрасная,
Комически родная,
Нерукотворная частная,
Теперь полуживая,
Чего ты хочешь от меня,
Что я тебе могу
Сказать и сделать? – Ни гу-гу,
И так день изо дня.
Это самое главное. Наступает четвёртая неделя, работнова. Он теперь такой будет всегда, Николай Филиппович Приходько, с пузом, с глазами телушки. Когда видит Рамаяну становится таким же как я, когда смотрю Махабхарату по вечерам по телевизору, пропадай моя тачанка, все четыре колеса. У всех мужчин в глазах по вечерам двустволочками и лягушатами моя порча прыгает. Тайный порок, который в течение жизни становится явным. У Наждачкина – власть, у Агар Агарыча – водка «всесоюзная нирвана», у Финлепсиныча – слава, у Валокардиныча – женщины, у Кулакова – деньги, у Богемыча – всего потрошечки можно. А когда этого потрошечки столько скапливается, что война начинается, тогда и пригождаются вот эти, тогда и наступает вот это.
Где, где он такой будет всегда? В книжке? В молитве? В Боге? В памяти? Что я последнюю неделю буду читать Соловкам свою новую книгу «Роман-воспитание» вслух, про себя, по настоящему, понарошке, потому что не нашлось читателя в поколении, потому что министры ещё не мигнули журналам, можно, пригодится. Потому что это как исповедь, причастие, отпевание, причитывание, лишь бы не было войны. Это как у Наждачкина – власть, у Финлепсиныча – слава, у Кулакова – деньги, у Валокардиныча – женщины, у Агар Агарыча – водка «всесоюзная нирвана», у Богемыча – «всего потрошечки можно», страсть. Это как четвёртая неделя – работнова, после третьей – светвокошкиной, после второй – удавленновой, после первой – светопреставленновой. Это как по мобильному телефону, как на подиуме, в электричке метро, в мерседесе, на улице, жизнь рассказывает жизни, что жизнь происходит во время жизни, а не приспособление делового человечества мобильно решать вопросы. Что есть такое лишнее, страсть, порок, война, Бог, как все герои Достоевского беснуются в жизни, а не по телевизору, поэтому он их в монахи не пускал, пускай отбеснуются, не то, что нынешнее поколение, платок наденет – паломник, платок снимет – турист.
Когда полковник Стукачёв вышел из ворот ботанического сада «Хутор Горка» и лицом в мох стукнулся, а перед этим секунду, мгновение, про которое Валокардинычиха говорит, «я бы его вытащила, если бы рядом была», на Валокардиныча. А одна женщина-врач в Мытищинском тубдиспансере, старая, седая, с трясущейся головой, похожая на парку, говорит, 50 лет в «Скорой помощи» проработала, там есть такая секунда, мгновение прежде, чем захрипеть и посинеть, словно бы Бог берёт и вынимает душу, он аж дёргается, хлоп, и всё, душа это лёгкие. Короче, когда полковник Стукачёв стал задыхаться и рванул на груди воротник, и он оторвался и повис вверх тормашками с небом и землёй, то через 2 дня приехал я, который с ним в прошлом году срался, кто больше родину-мать любит, люди или Бог. «Что бычки, посмотри, как на 10 тыс. колов времени и 10 тыс. оболов расстояния от этого случая всё живое».
Это ему так новой работой надавило, а мне сяк. Что я и есть это совпадение, страсть, порок, война, Бог. Короче, это как у моряка Валокардиныча - женщины, корабельщика Агар Агарыча – водка «всесоюзная нирвана», директора Наждачкина – власть, предпринимателя Кулакова – деньги, автора Финлепсиныча – слава, обывателя Богемыча – фраза «всего потрошечки можно», у населения, туристов и паломников – мобильный телефон, жизнь рассказывает жизни, что жизнь происходит во время жизни, искусство, а не приспособление делового человечества мобильно решать вопросы, исповедь, причастие, отпевание, как монахи 2000 лет уже молятся, и до этого, что вот его дом, эти двустволочки и лягушата в глазах. И вот когда полковник Стукачёв лицом в мох стукнулся, и небо с землёй вверх тормашками оставались висеть, то через 2 дня я приехал и Валокардинычиха мне рассказывала, раз и всё, то меня 3 недели колбасило, что я во всём виноват. А потом это как-то всё сложилось, глаза вдовы, рассеянные, глаза сына, презирающие, четвёртая неделя, работнова, что я Соловкам буду читать свою новую книгу «Роман-воспитание», после третьей, светвокошкиновой, когда перестал бояться всего, после второй, удавленновой, когда боялся на улицу выйти, после первой, светопреставленновой, когда я был во всём виноват, Гитлер, Сталин, Хиросима, первородный грех, провалившиеся реформы.
Ну, короче, я понял, что есть царствие небесное, эпилептическое мгновение. Майор Стукачёв там собирает бычки, после отбоя, когда никто не видит, достойное, между прочим, занятие, дом поддерживать в чистоте. Валокардиныч с пузом и глазами телушки Валокардинычихе Рамаяну и Махабхарату переводит с древнеиндийского по подстрочнику, а она на качелях качается. Богемыч на горе Арарат, всего потрошечки можно, в пустое небо кричит, как будто перед кем-то оправдываясь, и это как кошмар, потому что голоса нет. Агар Агарыч квасит и там, потому что по этому поводу можно только отчаяться, что природа недодала то, что должен был дать истории. Я там монах, из юродивых, лишь бы не было войны, по бабьи всё время причитываю, как исповедь, причастие, отпевание, голос есть.
Наждачкин, новый русский, квартирами торгует, в Волгограде, Москве и Новгороде, хочет купить мою рукопись, потому что скучно до охренения, так ничего и не понял (что власть это слава, а слава это слово, а слово это Бог). Бог там двустволка и лягушонок в глазах, растерянность в глазах вдовы Толмачёвой, презрение в глазах сына Скинхедова. Не хотелось бы на этой грустной ноте рассказ заканчивать. Предприниматель Кулаков там ловит рыбу, ревяков, несъедобных беломорских бычков, делает из них чучела и продаёт по сходной цене туристам и паломникам, населению, которых много, больше чем секунд в часу, сутках, году, столетии, тысячелетии, так что и ему нашлось занятие, чучела набивает резаными дензнаками. Я не в упрёк, люди, которые дело имеют с деньгами, относятся к ним спокойнее, с некоторой долей презрения, не что они есть, а куда их деть. У каждого туриста и паломника в руках по томику, там и мои попадаются. Открывают, читают, улыбаются, задумываются, синеют, хрипят, умереть не могут, вот.
Поделиться в социальных сетях